История Енакиевского металлургического завода ордена Трудового Красного Знамени. Часть 2

* * *

Гольдберг приподнялся на локте и устремил глаза в ночную темноту, глядевшую из окна. На всем громадном простран­стве, расстилавшемся вдали, рдели разбросанные в бесчислен­ном множестве кучи раскаленного известняка, на поверхно­сти которых то и дело вспыхивали голубоватые и зеленые сер­ные огни... Это горели известковые печи.. Над заводом стояло огромное красное колеблющееся зарево. На его кровавом фоне стройно и четко рисовались темные верхушки высоких труб, между тем как нижние части их расплывались в сером тумане, шедшем от земли. Разверстые пасти этих великанов безоста­новочно изрыгали густые клубы дыма, которые смешивались в одну сплошную хаотическую, медленно ползущую на восток тучу, местами белую, как комья ваты, местами грязно-серую, местами желтоватого цвета железной ржавчины. Над тон­кими, длинными дымоотводами, придавая им вид исполин­ских факелов, трепетали и метались яркие снопы горящего газа. От их неверного отблеска нависшая над заводом дым­ная туча, то вспыхивая, то потухая, принимала странные и грозные оттенки. Время от времени., когда по резкому звону сигнального молотка опускался вниз колпак доменной печи, из ее устья с ревом, подобным отдаленному грому, вырыва­лась к самому небу целая буря пламени и копоти. Тогда на не­сколько мгновений весь завод резко и страшно выступал из мрака, а тесный ряд черных круглых кауперов казался баш­нями легендарного железного замка. Огни коксовых печей тя­нулись длинными правильными рядами. Иногда один из них вдруг вспыхивал и разгорался, точно огромный красный глаз. Электрические огни примешивали к пурпуровому свету рас­каленного железа свой голубоватый мертвый блеск... Не­смолкаемый лязг и грохот железа несся оттуда.

В первые дни строительства и освоения Енакиевского завода, как это обычно имело место в предприятиях боль­шого масштаба, выделилось несколько особо ярких фигур, бескорыстных, живущих техникой, творчеством. В боль­шинстве же на заводе работали люди, которые, выполняя свои обязанности, были поглощены прежде всего личны­ми интересами. Иногда они имели законные заработки, но чаще косвенным путем участвовали в получении «курта- жей» и премий за доставку материалов и машин или сбыт продукции завода. Главным жизненным стимулом этих лю­дей был «деньги-Молох». Некоторая часть старалась при­жить свои знания в интересах строительства, большая же часть существовала паразитически, давая советы власть имущим людям и донося им обо всем, что происходило во­круг. Жизнь и быт этого общества в целом были сдобрены гарниром обывательщины: тины, распространением спле­тен, фоном чему являлась организация пикников, благотво­рительных вечеров и т. п. Так, присосавшись к строительству завода, хорошо обеспечивавшему существование, жила и бла­годушествовала небольшая группа паразитов. Главные про­изводители ценностей, на эксплуатации труда которых было построено благополучие этой кучки людей было построено на эксплуатации труда главных производителей ценностей: 98% рабочего класса составляли каменщики, плотники, котель­щики, машинисты, механики, горновые, катали и сталевары.

Нам пришлось наблюдать в Енакиеве персонажи, показан­ные в «Молохе», даже через длительный срок после пуска за­вода - через 15 лет.

* * *

Теперь только один Андрей Ильич остался около паро­вых котлов. Стоя на краю глубокой полутемной каменной ямы, в которой помещались топки., он долго глядел вниз на тяжелую работу шестерых обнаженных до пояса людей. На их обязанности лежало беспрерывно, и днем и ночью, под­брасывать каменный уголь в топочные заслонки. То и дело со звоном отворялись круглые чугунные заслонки, и тогда видно было, как в топках с гудением и ревом клокотало ярко-белое бурное пламя. То и дело голые тела рабочих, высушенные ог­нем, черные от пропитавшей их угольной пыли, нагибались вниз, причем на их спинах резко выступали все мускулы и все позвонки спинного хребта. То и дело худые, цепкие руки на­бирали полную лопатку угля и затем быстрым. ловким дви­жением всовывали его в раскрытое пылающее жерло. Двое других рабочих, стоя наверху и также не останавливаясь ни на мгновение, сбрасывали вниз все новые и новые кучи угля, который громадными черными валами возвышался вокруг котельного отделения. Что-то удручающее, нечеловеческое чудилось Боброву в бесконечной работе кочегаров. Казалось, какая-то сверхъестественная сила приковала их на всю жизнь к этим разверстым пастям, и они, под страхом ужас­ной смерти, должны были без устали кормить и кормить не­насытное, прожорливое чудовище...

— Что, коллега, смотрите, как вашего Молоха упитыва­ют? — услышал Бобров за своей спиной веселый,, добродуш­ный голос.

Среди людей, роль которых являлась совершенно неяс­ной, был некий Башмаков, работавший где-то в Петербурге. В районе завода он имел свою усадьбу и числился на заводе в какой-то должности, иногда его посещал. Он оказывал боль­шое влияние на директора и устраивал на завод инженеров, деловые качества которых не были никому известны.

Будучи расположен в центре угольного бассейна на так называемых крутопадающих пластах Горловской свиты, по­зволяющих добывать коксовый уголь более производитель­ным методом, чем на пологопадающих пластах, Енакиевский завод через короткое время стал очень доходным.

Свое название завод получил по имени инженера Енакие- ва, который в «Молохе» Куприна, по-видимому, выведен под фамилией Квашнина.