От горловской шахты имени Румянцева красные "Жигули" повернули направо, более медленно, чем всю предыдущую дорогу, проехали по тенистой улице и замерли у изъеденного временем террикона. Водитель достал из багажника табурет, кисти, крас-ки и направился к нетипичному для наших мест памятнику...
По каменному кубу, венчающему, как указывала табличка, вентиляционный канал шахты "Узловая" № 7, и пирамиде, чем-то напоминающей оштукатуренный наглухо закрытый колодезный сруб, судя по всему, недавно прошлись известью. Они ярко бе-лели на солнце, и теперь, видимо, очередь была за штатным художником, которому предстояло обновить совершенно выцветшую надпись на мемориальной плите. Но владелец машины, зара-нее решивший сделать это самостоятельно, уверенно поднялся на табурет и начал аккуратно обводить серебрянкой букву за буквой: "Здесь..."
Работа ему предстояла немалая, и у меня было время снова не спеша мысленно пройти по тенистой дороге...
ПЛАЧ ПО ШАГНУВШИМ В МОГИЛУ
Очевидцы, бывшие тогда подростками, хорошо помнят, как, казалось, нескончаемая колонна медленно тянулась вдоль един-ственной трамвайной колеи Енакиева в сторону Красного городка. Дети, женщины, мужчины, старики, не по-летнему одетые в теплые вещи, многие с одеялами на плечах и поклажей в ру-ках молча ступали под автоматами конвоя.
Потом повзрослевшие свидетели такие же процессии виде-ли в кино и по телевизору, но хроника оставалась на экране, а личное потрясение - в душе. На всю жизнь. Старожилы рас-сказывали, что евреев согнали в барак на окраине, продержали там под усиленной охраной несколько дней, а потом ночью вывезли на территорию Горловки и живыми бросили в шурф шахты, из-под террикона которой еще долго слышались крики и стоны не-счастных...
Произошло это в июне 1942 года, а в январе 1944-го комиссия в составе депутата горсовета, комсомольца и трех рядовых жителей составила "акт о зверствах и злодеяниях, совершенных фаши-стскими извергами в Енакиеве в отношении советских граждан за время оккупации города". Согласно показаниям свидетелей, уда-лось констатировать гибель от рук захватчиков 615 человек, из которых 555 - все на тот момент еврейское население - были за-живо погребены в шахте. (Позднее станет известно, что при всей дотошности "обвинительного заключения" неразбериха воен-ного времени не позволила комиссии собрать исчерпывающие дан-ные о жертвах нацизма среди мирных жителей). Их было больше...
К акту, который и поныне хранится в Донецком облгосархиве, прилагается список расстрелянных и замученных. У всех, чьим последним пристанищем на земле стал барак-накопитель, вместо домашнего адреса значится Красный городок. Страницу за страницей перелистываю скорбный список, в котором десятки малышей назва-ны по-детски уменьшительно, как, видимо, они были известны уце-левшим соседям и знакомым. Из нескольких сот человек только пятерым выпало редкое счастье: напротив их имен стоит краткое и емкое, как "ура", слово "жив".
Но что еще трогает, в 1979 году внимательные архивисты "в связи с затуханием текста документа" изготовили его копию, и для большинства шедших к своей братской могиле целыми семьями официальный перечень их имен - это единственная память о них.
О Елене и Моисее Кругляк с тремя детьми. Фене Сугиной и ее малолетних Леве, Гите, Руне, Лиле. О пятерых малышах Гринберг, троих Белоцерковских. Фане и Борисе Соколовских с дочерью и двумя сыновьями...
В енакиевской религиозной общине иудеев областной организации "Хэсед-Цдака" рассказывают, что 60 лет назад обезлюдели целые улицы, линии, как их тогда называли в городе. А потом и они исчезли под многоэтажной застройкой. И есть у членов общины заветная мечта напомнить потомкам, что эти люди жили, лю-били, и воплотить свой плач о них в мемориале. Собирая деньги на его строительство, М.С. Хайкин, Е.Б. Чумарина, М.Я. Козовицкая, С.З. Малахова обошли 130 семей своих соплеменников. Об идее земляков узнали выходцы из Енакиева, разлетевшиеся по Украине, проживающие сейчас в Америке, Израиле, Дании, и практически все гривней и валютой, кто сколько мог, поддержали доброе дело. До ре-ализации задуманного и установки памятника еще далеко и пока единственным местом скорби по всем заживо замученным остает-ся скромный мемориал в Горловке.
А ДЕДУ БЫЛО 35...
Игорь Владимирович Кулаков узнал о его существовании сравнительно недавно. А ведь отец часто ему рассказывал, как мальчишкой носил передачу своему отцу, Игореву деду, которого арестовали гестаповцы, а потом вместе с другими бедолагами автоматчики погрузили его ночью в крытую машину, вывезли из города, и на этом следы старшего Кулакова теряются.
Игорь слушал и до поры до времени... не слышал: не трогала его военная судьба Алексея Алексеевича. А потом все как-то одно к одному стало складываться... Перестройка с ее гласно-стью пробудила в людях интерес к своим корням, многие перестали опасаться, что их внимание к фамильной истории будет пре-вратно истолковано...
А тут еще среди старых семейных бумаг случайно обнаружил свидетельство о смерти, выписанное на имя 35-летнего деда Алексея, расстрелянного гестапо. Родственники получили этот документ в 1949 году, но бюро Енакиевского горкома КП(б)У не спешило хоронить товарища по партии и лишь в 1951-м погасило наконец еще довоенную учетную карточку Кулакова А.А. по при-чине "местонахождение не установлено".
Об этом в семье узнали из справки, выданной Донецким областным архивом Компартии Украины. Оказалось, что в 30-е годы молодой еще Алексей работал заместителем начальника прокатного цеха Енакиевского металлургического завода, а ког-да началась война, райком КП(б)У оставил его для выполнения спецзадания в тылу врага. Документы, подтверждающие его участие в партизанском и подпольном движении на территории области в годы Великой Отечественной, отсутствуют.
Однако справка из партактива оказалась убедительным по-водом к тому, чтобы президиум Енакиевской городской организа-ции общества охраны памятников истории и культуры еще в 1990 году, согласно заявлению Игоря Владимировича, постановил увековечить память А.А. Кулакова и внести его фамилию на мемориа-льную доску воинам-землякам и металлургам, установленную у центральных проходных завода. По такому же ходатайству внука имя деда-подпольщика вошло в ХV, енакиевский, том Книги Памя-ти. А разговаривая со стариками, молодой Кулаков сделал вывод, что фашисты, скорее всего, увезли деда по хорошо накатанной ими дороге к шахтному шурфу в Горловке. Это место он и счита-ет могилой Алексея Алексеевича и, несмотря на ее общественный статус, даже пытается по-родственному за ней ухаживать.
По специальности горный инженер, бывший работник шахты "Булавинская", в наше переломное время внук коммуниста за-нялся операциями с валютой и поражает какими-то неожиданными для неорганизованного предпринимателя с рынка гражданскими ка-чествами и общественным темпераментом. А чему, собственно, удивляться, если в семье и поныне жива война?!
Мать Игоря, как и всех ее родственников, оккупанты угнали
в Германию, и она работала в Берлине на фабрике по ремонту транспортного оборудования и вагонов. А когда вернулась, узнала, что ее близкая подруга-одноклассница, Муся Яблоновская, общительная, симпатичная, с рыжеватой косой и румянцем во всю щеку, вместе с родителями и маленьким братом сгинула в про-клятом шурфе...
- В прошлом году, смотрю, завод не смог к Победе пройтись бронзой по огромному списку погибших металлургов, и я своего Кулакова сам обновил, - рассказывает человек, осознавший себя хранителем семейной памяти. - В конце нынешнего апреля наве-дался к шурфу, а там все ободрано после зимы... Поехал в от-дел культуры Горловского горисполкома, побывал у раввина в Донецке, обратился к православному батюшке... Если, говорю, там столько людей покоится, давайте порядок поддерживать...
Не брошено это захоронение в Горловке. Работники стройцеха ЦОФ "Узловская" ежегодно к 9 Мая приводят его в порядок. И в этом году так же поступили, но Игорь захотел все-таки и свою лепту внести.
"Здесь в 1942-1943 г.г. фашистскими оккупантами были заму-чены и брошены в ствол шахты 14000 советских граждан", - водил он кисточкой по буквам, высеченным на плите. По-своему поминая
неизвестного ему деда, юную Мусю и всех-всех, кого некому помянуть... Ирина КОЖЕНЦОВА
Енакиевский рабочий 11.06.2002
