Cловно теплая слеза,
Капля капнула в глаза,
Там в небесной тишине
Кто-то плачет обо мне.
Марина Цветаева
Рассказ о спецдоме в годы оккупации всколыхнул память многих енакиевцев, детство которых опалила война и навечно запечатлела события тех лет.
Первым приютом (в феврале или марте 1942 года) стал детский дом в поселке Раздоловка, который размещался в одноэтажном доме довоенной постройки, сложенный из местного камня на 9-й линии (ныне это улица Первомайская на пересечении с улицей Блюхера). Сейчас это здание разрушено до основания.
Как вспоминает воспитанница детского дома Майя Семеновна Меркулова (1933 года рождения), весной сорок второго дети-сироты, беспризорные обосновались в кирпичном здании по улице Свердлова. В первом подъезде жили мальчики, во втором девочки. В подвале дома располагалась кочегарка. Заведующей была Колесникова, которая жила и работала там со своими тремя сыновьями и дочкой.
В памяти остались фамилии воспитанников: Доренская, Любовь Бормит, Жора Кожухов, который часто крутился на рынке. Фашисты приходили из воинской части, расположенной в доме Коммуны, рядом стояли зенитки. «Умерших детей укладывали в деревянные ящики и телегой увозили, как нам говорили, на кладбище на Партизанской, то есть на Замковское кладбище», – вспоминает Майя Семеновна. Здесь, на пересечении улиц Партизанской и Постышева, в укромном зеленом уголке в сорок третьем году были похоронены солдаты Красной армии, а в последующие годы прах воинов был перенесен на центральное кладбище поселка имени Ватутина.
Братская могила на Замковском кладбище. Фото конца 40-х годов 20 века
При освобождении Енакиева, рассказала М.С. Меркулова, жители города собирались на центральной площади, люди шли пешком из Красного городка и дальних поселков. Когда после окончания войны стали возвращаться родители, детей стали забирать из детского дома.
Отозвалась и Светлана Кирилловна Онищенко (в девичестве Якущенко, 1938 года рождения), которая была воспитанницей этого детского дома с 1948 года. Хорошо помнит Ольгу Илларионовну Погорелову, маму А.И. Зарицкого, и то, что в те годы в третьем подъезде этого дома была школа для глухонемых, а в одной из квартир жила семья бывшего редактора «Енакиевского рабочего» А. Тернавского.
Добрынинский карьер остался в ее памяти и тем, что в нем после войны работали немецкие военнопленные по добыче камня. В день там происходило от трех до пяти взрывов с такой силой, что мелкие камни долетали до жилых домов. В промежутках между взрывами военнопленные грузили камень в железнодорожные вагоны.
Поделился воспоминаниями и Владимир Андреевич Спивак (1936 года рождения). Правда, он не был воспитанником приюта, но его память полна интересными событиями тех лет. Родился он на Печняновке, с 1937 года жил между первой и второй линиями по улице Садки (Замковка). Отец Андрей Иванович Спивак и мама Мария Степановна, в девичестве Нездоймынога, родом были с Полтавщины. Дед Иван – дважды кавалер Георгиевского креста. 22 июня 1941 года отец узнал о начале войны, когда вез на тачке только что купленный шифоньер, и сразу же пошел в военкомат. На следующий день был объявлен сбор в районе металлургического техникума. Колонной все близкие, родственники, дети шли на железнодорожную станцию, где вблизи современного угольного склада уже стояли помытые вагоны для перевозки скота (телятники), в которых отправили мобилизованных енакиевцев на фронт. Маленького Володю мучила жажда, и крепкие отцовские руки подняли его в вагон, где он набрал кружкой воды из большого жестяного бачка. Это было последнее воспоминание об отце. В сентябре 41-го семья получила похоронку о его гибели под Вязьмой.
Володя Спивак. Фото 1941 г.
Местонахождение карьера хорошо известно В.А. Спиваку: запомнился высокий забор из серого кирпича, который окружал каменоломню, а также железнодорожная ветка с двумя раскуроченными паровозами «кукушками», а в центре карьера водоем, в котором можно было искупаться. В расщелинах круто обрывающихся каменных стен высотой в несколько десятков метров водились летучие мыши. А в дальнем уголке, ближе к заводской стороне, по рассказам старших, находилось место захоронения детдомовских детей.
В.А. Спивак вспоминает, что при уходе Красной армии был взорван мост через речку Булавин. Ударом булыжника при взрыве смертельно травмирована жительница поселка Замковка Немцева, оказать медицинскую помощь которой уже было некому. А в годы оккупации в городе немецкая строительная часть спилила телеграфные и электронесущие деревянные опоры. И с этих пропитанных смолой столбов был возведен мост через речку Булавин. Когда построили новый мост, остатки прежнего деревянного еще долго торчали из воды, служа преградой для вездесущей детворы.
Как рассказал В.И. Спивак, в сорок первом, в дни безвластия, когда наши войска отступили, а оккупанты еще не вошли в город, нахлынула волна разбоев: местные банды врывались в дома мирных жителей и грабили их. Но после того, как фашистская жандармерия повесила нескольких мародеров и насильников, грабежи прекратились.
Была взорвана и земляная дамба 3-го ставка (Волынцевского водохранилища). Огромный поток воды залил широкую пойму реки, затопив местами несколько улиц Раздоловки. Уходя, вода оставила в ямах много живой рыбы.
Оккупационной властью была демонтирована трамвайная линия, а рельсы отправлены в Германию. Володя хорошо запомнил, что на перекрестке улиц Постышева и Свердлова, неподалеку от двух двухэтажных с остроконечными крышами домов, которые и сейчас там стоят, располагалась полевая солдатская кухня оккупантов. Частенько, когда фашистский повар готовил обед, он штык-ножом вскрывал тушенку, а опустошенную банку выбрасывал в сторону топившейся тут поселковой детворы. Пацаны набрасывались на пустые банки, очищая пальцем остатки жира, облизывая языком, словно голодные дворовые собаки, следы тушеного мяса. Найдя корыто и перевернув его, ставили одной стороной на деревянный колышек с привязанной веревкой и таким образом ловили прикормленных воробьев. А с пойманной добычи бабушка варила вкусный суп. Не брезговали хлопцы и лягушачьими лапками, по вкусу похожими на курятину.
В «Списке учреждений, организаций и предприятий в период немецкой оккупации» числится 225 заведений по нашему городу, но нет там ни одного детского дома или сада. Например, по городу Дебальцево такие учреждения указаны. Поэтому сведения о Енакиевском детдоме косвенные, а прямых, официальных подтверждений на сегодняшний день не имеем. Но пока есть живые свидетели тех событий, мы должны запечатлеть их воспоминания, ведь нельзя допустить, чтобы злодеяния нацистов ушли из человеческой памяти.
Жертвами преступлений фашизма были дети не только нашего города. Так, по сведениям средств массовой информации, результатом нечеловеческих медицинских экспериментов по забору крови стали воспитанники детского дома Макеевки.
Архивные данные свидетельствуют и о злодеяниях немецких оккупантов в Ворошиловградской области. Например, в детском доме хутора Крипаки Славяносербского района у детей-инвалидов в возрасте от шести до шестнадцати лет 14 июля 1942 года по приказу немецкого военного командования все продовольственные запасы забрали. Дети, в том числе 18 прикованных к кровати больных, были перемещены в подвальное помещение и на улицу. Некоторые из них были доведены до такого состояния, что еще при жизни стали пищей для червей. Из 80 детей более 50-ти умерли голодной смертью, а четверо расстреляны.
Такая доля ожидала детей-инвалидов в июне 1942 года и в хуторе Суходол Славяносербского района, где находился интернат. Фашисты расстреляли 19 лежащих в постели больных, а 66 детей-калек умерли голодной смертью после того, как у них отобрали все продукты питания.
Война всегда приносит зло и горе, забирая с собой жизни людей, не исключая и детей. И сегодняшний рассказ о тайне Добрынинского карьера не заканчивается.
А.Мамченко. Член Национального союза краеведов Украины
