Взгляд сквозь годы

Речушка Корсунь несет свои не столь уж и обильные воды в самом конце огорода Григория Ивановича Торяника. Хозяин сетует:

— Камыши неистребимы, лезут и по пахоте. Год назад даже мотоблок купил, чтоб не лопатой, а техникой землю обрабатывать. Но не помогает: слишком близко речка подошла к огороду. А случилось это, кажется, в 1968-м... Зима того года выдалась морозной, ветреной и совершенно без снега. Свирепствовали пылевые бури. С полей совхозных так несло промерзший и выветренный чернозем, что даже прежнее русло засыпало, и оно на несколько сотен метров изменило местоположение, потекло по низовьям наших хозяйств.

За сорок восемь лет жизни это первый катаклизм, с которым столкнулся Григорий Иванович в своем родном селе Берестовое. Его предкам, которые в числе первых пяти семей перебрались из села Ясиновка (оно и сегодня существует неподалеку от Ясиноватой) еще в середине девятнадцатого века, довелось повидать гораздо больше бедствий, причем не только стихийных. Впрочем, давайте по порядку. Григорий рассказывает:

- К сожалению, все фамилии тех пяти семей я уже не помню, хотя в детстве называли их мне неоднократно. Точно знаю, что были Торяники, Корчаки... Остались они и сегодня, но их гораздо меньше, чем было в годы моего детства. Разъезжаются люди. Торяники нынче осели в Корсуне, Ольховатке, Пантелеймоновке, Горловке, Енакиеве... Есть среди них и моя родня и просто однофамильцы. Например, в школе берестовской преподает черчение и трудовое воспитание Иван Максимович Торяник. Он — родственник. Или внук, или племянник он мне - не сосчитать. Зато о моем прадеде Захаре Торянике до сих пор помнят многие старожилы Берестового. Он и был первым хозяином вот этого огорода. Правда, земли здесь ему принадлежало два с половиной гектара. Да еще пять гектаров полей для зерновых культур неподалеку от села. У меня сейчас вместе с домом и хозяйственным двором полгектара.

Захар Торяник - личность реально существовавшая, но по описаниям - легендарная, если не сказать мифическая. Потому что прадед тот был человеком на редкость экстравагантным или, как сейчас принято говорить, с харизмой. Например, в его хозяйстве, помимо волов, коров, домашней птицы и прочей общепринятой в Украине живности, были еще и два... верблюда. Ну, это чисто бытовая характеристика. А вот - личностная. В жаркие летние дни Захар Торяник ловил в степи гадюк-медянок, "выдаивал" из их клыков яд и носил сомнительные "приборы" охлаждения у себя за пазухой. Каково было пресмыкающимся, неведомо, а вот человеку - прохладно. В общем, человек, занятый физическим трудом, спасался от зноя летнего, как умел. Тем более что порой работа у него была воистину непосильная для простых смертных.

- Прадед еще и каменотесом был, - говорит Григорий Иванович. - Его поделки и сегодня мой двор украшают. Остались сиденье-скамейка из камня, такая же, правда, расколовшаяся столешница, каменные жернова, шестерни, цилиндрические сваи, вытесанные из песчаника, на которых зиждился амбар...

Размеры изделий удивляют. Например, сиденье скамейки представляет собой обработанный камень полтора метра длиной, толщиной сантиметров тридцать и шириной полметра. Каким был исходный материал, можно только гадать. Но принес ту глыбу к дому Захар на себе. Потому что:

- Бывало, если лошади застревали в грязи, то прадед мой выпрягал их, а телегу вытаскивал сам, - завершает рассказ о своем предке Григорий Иванович.

Следующим в роду был дед Григория - Иван Захарович Торяник. Ему и его пятерым детям (четырем сыновьям и дочери) выпало на жизнь едва ли не самое тяжелое время. О нем рассказала единственная из ныне здравствующих дочь, тетя Григория Ивановича Варвара Ивановна:

- Отец наш был человеком работящим, непьющим и глубоко верующим. В общем, получается, что не таким, как многие односельчане, которые в самом конце двадцатых годов пожелали стать комсомольцами, колхозниками и пошли по дворам раскулачивать людей зажиточных. К нам пришли в 1930 году перед самым Рождеством глубокой ночью. Отца арестовали. Нас, детей (мне было восемь лет), вместе с мамой выгнали на улицу. В доме все перевернули... Не знаю, чем бы все закончилось, но из города приехала женщина - видно, какой-то руководитель. Она сразу же спросила, мол, где мы припрятали золото? Мама развела руками. А что было у нас брать? Я спала на печке, родители - на деревянной лавке, братья - на досках, приподнятых над полом. Укрывались одеялами, сплетенными из грубой овечьей шерсти. Единственная роскошь в доме - подушки пуховые, потому что держали мы птицу в хозяйстве. Ну, походила та женщина по дому, а потом одному из наших комсомольцев оплеуху отвесила. Сказала при этом: "Кого вы тут собрались раскулачивать?!"

Называла Варвара Ивановна и фамилии тех горе-комсомольцев. Однако приводить их не стоит. Ведь наследники и нынче живут в Берестовом. Еще раз прямой речью пожилого человека, участника и очевидца трагических моментов нашей общей истории стоит воспользоваться, рассказывая о голодоморе 1932-33 годов:

- Наверное, выбирать отцу не приходилось, и пошел он работать в колхоз, - продолжает Варвара Ивановна. - Хорошо помню, как приносил он домой кусочек хлеба, размерами меньше ладони. Опухший от голода, отдавал его мне. Я ела и плакала... А потом папа поступил работать на Горловский химзавод. Там ему давали уже полтора килограмма хлеба на день. Так вот благодаря тому, что отец стал рабочим, мы и выжили.

В годы оккупации Варвару Ивановну трижды пытались отправить на работу в Германию. Первый раз отправку перенесли на несколько дней, со второй, уже из Енакиева, со сборного пункта, она сбежала. А в третий раз вышла замуж. Почему-то женщин сельских, которые были замужем, фашисты не трогали. Горожанок забирали подчистую, невзирая на семейное положение. А вот два старших брата таки попали в неволю. Один из них, Владимир, в Германии и умер. Григорий Иванович рассказывает:

- Уже много лет спустя отец встречал какого-то человека в Енакиеве, который поведал о последних днях жизни моего дяди. Получается, что умер он в немецкой больнице после травмы. Да и отцу не сладко было. Сразу после службы в армии загремел он по 58-й статье в лагеря на Колыму. В чем его обвинили конкретно, я не знаю - отец никогда мне не рассказывал об этом. А работал он всю жизнь водителем.

...Григорий Иванович - представляет уже четвертое поколение Торяников-берестовчан. Работает он старшим инженером-механиком предприятия УТОС нашего города. О своей земле обетованной говорит, что никогда ее не бросит. Почему? Ведь ни бытовых удобств, ни нормального транспортного сообщения с городом здесь нет. Печи топятся в Берестовом дровами да углем, у кого на него хватает денег. А в весенне-летний сезон из-за работ по хозяйству и к телевизору не присядешь. Сам Григорий объясняет привязанность просто. Мол, здесь ему на душе спокойно, пусть не физически, а духовно дано отдохнуть именно здесь. Но, мыслится, дело не только и не столько в этом. Наверное, существует понятие и генетической памяти. Более чем полуторовековая история Берестового - это и история, если хотите, судьба целого рода, которая так или иначе вошла в саму кровь человека, стала его вторым Я. Собственно, чувство такое - это именно то, что называем мы малой родиной.

Владимир СКНАРЬ
«Енакиевский рабочий» № 111 (13360)