Об истории создания Веровского рудника, который до революции, говоря современным языком, был структурным подразделением Петровских заводов, довольно подробные сведения можно найти в воспоминаниях «отца» этого угольного предприятия А.И. Фенина (А.И. Фенин. Воспоминания инженера (1883-1906 гг.). К истории общественного и хозяйственного развития России. – Прага, 1938). А вот фотографию Александра Ивановича удалось отыскать лишь одну, но она, к сожалению, плохого качества.
Сын помещика Бахмутского уезда Екатеринославской губернии Александр Иванович Фенин родился 10 августа (22 августа по новому стилю)1865 г. Учился в Харьковском реальном училище, а потом в Горном институте в Санкт-Петербурге, после окончания которого в 1889 году служил в Донецком бассейне помощником инженера на одной из шахт «Французской угольной компании» около Юзовки, управляющим Вознесенским рудником, а затем заведующим шахтой Макеевского рудника.
Женившись на племяннице доктора Юзовского завода, тридцатилетний инженер Александр Фенин с молодой женой покинул Макеевский рудник и выехал в Москву, а следом и в Петербург искать новое место работы. Устроиться же горным инженером в то время было не просто. Но помог случай: Ф.Е. Енакиев как раз подыскивал толкового горного инженера для разведки угольного месторождения и постройки рудника для будущего Петровского завода. Фенина Егору Федоровичу порекомендовал известный тогда в России горный инженер, автор многих книг и статей по горному делу А.П. Кёппен. «Я был приглашен сразу после первого свидания на неожиданно большое содержание и на почти самостоятельное место», – вспоминал А.И. Фенин (с. 67). Федор Енакиев и в дальнейшем следил за деятельностью молодого специалиста, оказывая ему всяческую поддержку. Профессионализм и организаторские способности А.И. Фенина по достоинству оценивал и Оскар Биэ.
От правления РБМО ответственным за строительство рудника был Н.Н. Сущов, о котором мы уже подробно рассказывали. Он имел кое-какой опыт создания угольных предприятий в Области Войска Донского, но это в основном касалось организации финансирования и ведения переговоров с инвесторами и поставщиками, но в горнотехнических вопросах совсем не разбирался. Поэтому Николаю Николаевичу по его просьбе Фенин дал «несколько уроков по залеганию и добыче каменного угля», так как по признанию самого Сущова, тот «не привык работать в делах, в которых ничего не понимает». «Умен и сообразителен он был на редкость и оказался превосходным учеником» (с. 67). В перерывах между занятиями Сущов рассказывал что-нибудь из своей жизни. Так, однажды он поведал Фенину, что в дни его казенной службы среди чиновников департамента министерства юстиции, которым он руководил, короткое время был композитор Чайковский, «тогда молодой человек, никуда не годный служащий», поэтому Николай Николаевич «прогнал его… заниматься музыкой».
Сущову не терпелось спуститься в шахту. Это намерение он хотел осуществить, прибыв на открытие Петровского завода, когда Веровский рудник уже был окончательно построен. Но его желанию не суждено было сбыться: «лакей, служивший у него многие годы, посмотревши, как ходят клети, пришел в такой ужас, что заявил Сущову, что станет у шахты и силком не пустит барина опускаться в преисподнюю на смерть – так Сущов и не увидел, как «растет» в земле уголь» (с. 68)
От бельгийцев к Фенину прикрепили консультантов – опытного горного инженера, многолетнего заведующего технической частью «Societe Generale» старика Дюрана и его помощника Керстена, ровесника Фенина, незаурядного и очень способного инженера (с. 72, 75), который позже станет даже членом правления РБМО. «Инспекторские» визиты Дюрана и Керстена совершались на рудник два раза в год с пребыванием там от двух недель до месяца (с. 75).
Но вернемся к созданию рудника. В Бахмутский уезд А.И. Фенин прибыл, как уже писалось, весной 1895 года. Жену оставил в Петербурге, а сам поселился вместе с двумя другими специалистами в тесной барачной комнате. Новое дело, которым ему пришлось заняться, хотя и пугало, но давало возможность в полной мере проявить свои инженерные познания и способности: «Это была веселая спорая работа, пожалуй, единственная в моей жизни созидательная инженерская работа, осуществленная от самого ее начала и до конца, от разведки месторождения, покупки земли, постройки рудника и пуска его в ход – четыре года службы в Русско-Бельгийском обществе прошли незаметно… Мне надо было разведать недра земли, выбрать подходящий участок и строить рудник на большую добычу – работа была большая, для меня новая, очень интересная и ответственная» (с. 69 – 70).
С утра до вечера Фенину пришлось «бегать» по степи, искать известняки, намечать проходку разведочных канав и шурфов для вскрытия пластов угля и определения его качества.
В середине лета барачная жизнь Александра Ивановича сменилась семейным уютом. К Фенину приехала жена, и им отвели старый помещичий дом – усадьбу Апошняновку с большим садом, речкой и конюшней.
«Месторождение угля, длиною до 12 верст по простиранию пластов, находилось вблизи главной «антиклинальной складки» Донецкого бассейна с пластами, приподнятыми почти до вертикального падения и настолько сближенными, что в мои разведки входили чуть ли не все устанавливаемые тогда свиты угольных пластов», – писал Фенин (с. 70).
Однако месторождение имело «дурную» репутацию: считалось, что здешние угли не спекались, к коксованию не пригодны. Об этом предупреждал Фенина и А.Ф. Мевиус, с которым он однажды случайно встретился на железной дороге.
В разведочных работах Александру Ивановичу помогали известный тогда специалист в поиске угольных месторождений, геолог Геологического комитета Леонид Иванович Лутугин, позже составитель геологической карты Донбасса, и его слуга, геолог-самоучка Моисей Горлов.
К середине лета выяснилось, что качественные угольные пласты, как раз в самом центре из залегания, находятся на землях, принадлежавших известному горному инженеру, статскому советнику, богатому помещику Полтавской губернии Н.Н. Летуновскому.
Его отец Николай Терентьевич Летуновский, при котором как раз и началось строительство Старопетровского завода, был начальником Луганского горного округа в 1853 – 1861 годах. А в первой половине 70-х годов 19 века руководителем Луганского горного округа стал и сам Николай Николаевич, до этого смотритель Луганского завода и заведующий заводской лабораторией. Н.Н. Летуновского также считают создателем Донецкой солепромышленности. В середине 80-х годов он вышел в отставку, но сколотив огромное состояние, решил вложить деньги в выгодное предприятие, взяв в аренду Сучанские угольные копи на Дальнем Востоке. Но план этот провалился, и Николай Николаевич, махнув рукой на все промышленные дела, жил вместе с женой в своем имении под Полтавой в полном затворничестве, заработав славу чудаковатого человека.
Ф.Е. Енакиев понял, что купить землю у него будет не просто, поэтому и не решился ехать сам на переговоры или посылать туда коммивояжеров. У Федора Егоровича созрел иной план: отправить к Летуновским Фенина с молодой женой. Расчет оказался правильным: полубольные бездетные старики обрадовались молодой супружеской чете как своим родным детям. И уже через несколько дней Н.Н. Летуновский согласился продать землю под рудник, причем по самой дешевой цене.
«Летуновский написал Енакиеву, что продал землю обществу только благодаря нам и из-за нас, прося Енакиева уплатить мне обычные комиссионные за удачную покупку», – пишет в своих воспоминаниях А.И. Фенин (с. 72). Но, конечно, уплачено ничего не было: Ф.Е. Енакиев особой щедростью не отличался.
К осени 1895 года была окончена разведка месторождения: оно признано превосходным как по качеству угля, так и «по замечательной правильности залегания пластов, проходивших ровной, как нитка, линией всё двенадцативерстное простирание» (с. 73). С отчетом Фенин поехал в Брюссель, захватив с собой и образцы угля.
В Бельгии Александр Иванович совместно с И. Керстеном занялся составлением проекта рудника. Исходя из характера залегания пластов угля, решено было строить рудник в виде двух больших «сдвоенных» шахт по той системе, которая тогда была принята в Бельгии.
Кроме работы над проектом, Фенин вместе с Дюраном и Керстеном посещал и бельгийские рудники, изучая тамошний опыт организации производства. Александра Ивановича очень поразило, какими отчужденными, сухими были в этой стране отношения между руководителями и их подчиненными. А на фоне российского разгильдяйства необычной показалась напряженность труда бельгийских работников, особенно инженеров. Жилье для рабочих на бельгийских рудниках было хорошим, но сдавалось за довольно высокую плату, поэтому большинство рабочих жили на частных квартирах в окрестных деревнях и городках. За плату бельгийские шахтеры получали и уголь для отопления своих квартир. В России было иначе: рабочим сдавалось жилье, хотя и примитивное и неблагоустроенное, но все же бесплатно, за уголь они тоже не платили.
Через два месяца пребывания в Бельгии Фенин вместе с Дюраном и Керстеном вернулся в Донбасс. Обе шахты заложили зимой 1896 года. При постройке рудника ближайшими помощниками Фенина были молодой инженер М.М. Бронников, только что окончивший Горный институт в Санкт-Петербурге, а также штейгеры И.Н. Гладкий и А.В. Бабаков – «люди простые, малоинтеллигентные, с низшим образованием, но уже с достаточной горной практикой» (с. 75). Постоянно находился на стройке и бельгийский инженер Тиллье, но из-за незнания русского языка и отсутствия практики он мало в чем был полезен, хотя охотно исполнял поручения Фенина по надзору за работами.
Через два с половиной года после начала разведок Веровский рудник работал уже полным ходом, давая около двух миллионов пудов угля в месяц, имел около 2 тыс. рабочих и полный штат технических и иных служащих (с. 76).
По данным справочника «Екатеринославская губерния: Выпуск второй / Памятная книжка и Адрес-календарь на 1901 год / Металлургическая и фабрично-заводская промышленность Екатеринославской губернии: Статистический обзор за 1899 год» (Екатеринослав: Типо-Литография Губернского Правления, 1900), Веровский рудник РБМО в 1899 году насчитывал 15 паровых котлов. В тот год он выдал 20 млн. 629 тыс. 345 пудов каменного угля. При руднике имелся приемный покой с одним фельдшером. Кроме того, горняки могли бесплатно пользоваться больницей при Петровском заводе (с. 91).
Не без гордости А.И. Фенин отмечал, что на Веровском руднике впервые в Донецком бассейне были поставлены две огромные подъемные машины по тысяче сил каждая, смонтирован огромных размеров – диаметром до12 метров– вентилятор Гибаля, установлены компрессоры с инсталляцией механического бурения шахтных галерей (квершлагов), большие паровые котлы. «Одним словом, в девственной дотоле степи был воздвигнут рудник западноевропейского типа» (с. 76).
И все это было сооружено малограмотными рабочими – монтерами, слесарями, плотниками, каменщиками, проходчиками: «Я помню, с какой изумительной быстротой и точностью сначала читались и изучались, например, чертежи сложнейшей, как паутина, деревянной угольной сортировки, а затем заготовлялось и возводилось само сооружение артелью плотников-ярославцев с талантливейшим рядчиком [так в то время называли подрядчиков] Семенихиным во главе – мужиком, еле умевшим подписывать свою фамилию. Высокое надшахтное здание, около20 метроввышиною, включающее внутри себя железные шахтные копры (чисто бельгийская система), длинное, с одной лишь поперечной стеной, было с математической точностью выведено из бутового песчаника, то есть из камней неправильной формы, простыми каменщиками, не производившими никогда подобной работы. Разбивка сложных машинных фундаментов и вся работа механической стройки производились под непосредственным руководством молодого штейгера И.Н. Гладкого и монтера слесаря Костенко, еле грамотного мужика, не имевшего никакого образования, но имевшего, конечно, достаточный стаж машиниста-монтера.
Если во время самого монтажа машин работой еще руководили присланные с фабрики монтеры, то с пуском механизмов в ход все они попали под непосредственное руководство Костенко и целого штата подручных ему машинистов и слесарей – русских простых рабочих… Все эти сложные для того времени машины, пущенные в ход и руководимые нашими рабочими, работали отлично, без всяких аварий и перебоев. Так же точно подготовлялись и пускались в ход подземные работы, сначала пересечением, а затем и разработкой семи угольных пластов – сложная и специальная работа, руководимая, главным образом, штейгером Бабаковым и целой армией шахтных десятников, совершенно особым типом русского рабочего, от которого требуется большая расторопность и сметка, часто личная храбрость и умение быстро ориентироваться в обстановке рудничной работы, всегда грозящей возможным «несчастным случаем», лежащим в стихийной природе самой работы» (с. 76 – 77).
Так, общими усилиями специалистов и простых рабочих, их умом, талантом, умелыми руками к октябрю 1897 года был построен один из самых больших и самый передовой в тогдашней Российской империи Веровский рудник. Шахтные работы достигли первого угольного пласта на глубине 60 саженей (сажень – русская мера длины, немного большая2,1 м). Этот двухметровый пласт Фенин назвал «Двойником». К тому времени, в четырех верстах от рудника, возвели и коксовые печи. Уголь торжественно отвезли и загрузили в печи. Все были в ожидании выхода кокса, ведь уже намечалось торжество по случаю пуска первой домны. Но случилось непредвиденное, из-за чего церемонию открытия завода пришлось отложить почти на месяц.
«Через сутки, когда нужно было выгружать кокс, оказалось, что кокса не получилось, что уголь не спекался, дав в печах никуда не годный угольный мусор… Вся моя работа разведки, сооружения рудника на выбранном мною месте оказалась как бы роковой ошибкой, огромные деньги, чуть ли не 3 миллиона рублей, выброшенными зря, – было от чего помутиться моей голове, особенно ввиду предоставленной мне в работе самостоятельности», – признавался А.И. Фенин (с. 77).
Александру Ивановичу сразу же вспомнилось казавшееся тогда жутким пророчество старика Мевиуса о непригодности здешних углей, оброненное им при случайной встрече с молодым инженером на железной дороге. И все-таки сам Фенин был уверен в доброкачественности месторождения: возможно, думал он, это лишь какая-то не предусмотренная им геологическая случайность, касающаяся места пересечения пласта квершлагом.
Федора Енакиева в то время не было на заводе, всеми работами распоряжался О. Биэ. Именно к нему помчались Филиппар и Галлер, которые и раньше недолюбливали Фенина, раздражавшего их своей самостоятельностью. «Вот вам результат вашей излишней доверчивости, – выговаривали они Оскару Биэ, – взяли неопытного молодого русского инженера, дело оказалось подорванным в корне…» Биэ, который относился к Фенину с полным доверием, вызвал Александра Ивановича в контору. «Итак, господин Фенин, в чем же дело?» – строго спросил он. Тот сказал, что и сам не знает и пока не понимает причин случившегося. Чтобы разобраться в этом, Александр Иванович попросил у Биэ две недели.
Фенин телеграммой вызвал Лутугина. Они два дня «пробегали… как угорелые… по выходам известняков и песчаников и нашли еле заметный «сброс» песчаников, составлявших крышу и почву пласта «Двойник», который проходил почти у места пересечения пласта квершлагом». Обидно было, что этот сброс они не заметили раньше. Неспекаемость угля, объясняет Фенин, «зависела от наличия сброса и твердости крыши и почвы пласта, давших по трем плоскостям легкую возможность выветривания до небывало большой глубины в 60 саженей» (с. 78).
Зона плохого угля оказалась незначительной, и уже через несколько недель началась добыча отличного угля, из которого производили превосходный, один из лучших в Донецком бассейне кокс. Вот тогда и состоялся отложенный из-за нелепой случайности пуск домны на Петровском заводе.
Вместе с рудником строилась и рабочая колония (так в то время называли поселки при заводах или рудниках). В кратчайшие сроки надо было возвести жилье для двух тысяч рабочих. У Фенина сначала возникла идея построить большое количество добротных семейных домиков, что позволило бы привлечь на рудник квалифицированных работников, особенно хороших забойщиков, которых Александр Иванович считал «первейшей основой рудничной работы». Ведь при крутом падении пластов отбойка угля по технических причинам производится не артельно, а единолично каждым забойщиком, поэтому от кадрового состава этой категории работников зависело многое.
Но строительство таких домов требовало больших затрат, на что бельгийские инвесторы не согласились. Пришлось пойти на компромисс: строить дома по образцу Горловского рудника – односемейные в одну комнату-кухню с пристроенными сенями. Чтобы, в отличие от Горловки, лучше их утеплить, на Веровском руднике стены делались из двух рядов горбылей-обаполов, а внутренность засыпалась утрамбованной глиной. Получалось подобие глинобитной теплой постройки. Снаружи и внутри стены обмазывались глиной или, реже, штукатурились.
«Конечно, с европейской точки зрения, – признавался А.И. Фенин, – помещения были слишком элементарны, попросту плохи, но усиленная топка плиты даровым углем и частое подмазывание «бабами» стен обеспечивали домику не только теплоту зимой, но и давали очень опрятный вид колонии» (с. 79). Вскоре на улице высадили деревца и цветы, а в двориках появились хлевушки, сарайчики, летние кухни. Колония приняла уютный, почти нарядный вид.
Веровская семейная колония вытянулась сотнями домиков по одну сторону рудника. А по другую сторону расположились казармы для холостых. Дома же для служащих и самого управляющего рудником, по бельгийской традиции, вынесли примерно за версту от рудника – на лучшую, менее каменистую землю. Располагались они за соседней небольшой возвышенностью. И здесь около всех домов также разбили садики, а на возвышенности, тянущейся ровной линией вдоль домов, устроили подобие бульвара: насадили деревья и поставили скамьи. Конечно, не бельгийский променад, но все-таки… Через два-три года все рудничные поселения, да и территория вокруг самого рудника, благодаря усиленному уходу, украсились зеленью.
Однако жизнь в заводских и рудничных поселках в то время идиллию никак не напоминала. Конторы и дома служащих нередко становились объектами разбойных нападений. Довольно часто «производила дерзкие налеты-грабежи, и особенно на рудники, шайка цыган. Налетая ночью с шумом и гамом, стреляя из ружей в электрические фонари, погружали рудник в мрак и стражу в панику – и безнаказанно грабили» (с. 88). На некоторых рудниках их жертвами стали управляющие, инженеры и другие служащие. Безоружные рабочие, если и были свидетелями нападения, противостоять разбойникам боялись.
Однажды глухой осенней ночью 1897 года нападению подвергся и Веровский рудник: бандиты, приехавшие на трех подводах, ограбили контору, унесли кассу, а сторожа убили. На следующий день в одном из оврагов нашли железный ящик кассы: он был взломан, а деньги унесены. Постоянная опасность грабежей и ненадежность обычной охраны заставили нанять ночными сторожами черкесов. Но те сами потом «открыли целую серию организованных грабежей» (с. 89).
Инженер М.М. Бронников, который с первых дней был помощником Фенина на руднике, вскоре уехал из Донбасса. В 1898 году он назначен помощником начальника Восточно-Сибирской геологической партии, которая занималась разведкой каменноугольных месторождений в Забайкалье. Позже М.М. Бронников провел разведочные работы для определения запасов руд на уральской горе Магнитной, открыл Джалай-Норское буроугольное месторождение, имевшее большое значение для эксплуатации Китайско-Восточной железной дороги, исследовал угольные отложения в Ферганской долине, вел поиски питьевой воды в Балаклаве. Но, тяжело заболев, Михаил Михайлович в 1911 году вышел в отставку, умер в 1917 году пятидесяти лет от роду.
А в Веровском руднике на место М.М. Бронникова Александр Иванович пригласил 25-летнего горного инженера Василия Александровича Степанова.
Выпускник Тифлисской гимназии, тот сначала учился в Санкт-Петербургском университете, но с третьего курса перешел в Горный институт, который окончил в 1897 году и сразу же уехал на Веровский рудник. Здесь В.А. Степанов показал себя толковым инженером, поэтому после ухода Фенина из РБМО заведование Веровским рудником поручено именно В.А. Степанову. Василий Александрович, вспоминал Фенин, «был на редкость интеллигентным, прекрасно воспитанным, вместе с тем прямым» человеком» (с. 86).
Степанову рудник при Петровских заводах (или как его первоначально именовали еще – Петровские угольные копи РБМО) обязан и своим названием. Василий Александрович предложил дать ему имя Фенина – строителя и первого руководителя рудника. Бельгийцы же предлагали назвать не Фенинским, а в честь Депре – члена правления РБМО и председателя правления общества «Societe Generale», которое и было главным инвестором строительства рудника. Тогда Степанов в отместку бельгийцам добился, чтобы рудник назвали Веровским – по имени соседней деревни. Это название и просуществовало до 1924 года, когда шахту переименовали в «Красный Профинтерн».
И все-таки вклад А.И. Фенина в создание угольного предприятия в нашем крае получил признание: в 1900 году за постройку Веровского рудника он был награжден личной медалью комитета Всемирной Парижской выставки. Такая награда самых высоких орденов стоит. Так что Федор Енакиев не ошибся, когда в 1895 году руководить строительством Веровского рудника поручил А.И. Фенину.
В 1899 году Фенин оставил свое детище и перешел на Максимовский рудник. О. Биэ не хотел отпускать Александра Ивановича, предлагая ему стать его помощником. «Но служба на заводе, в окружении почти только бельгийцев, и самый завод, который я знал мало, – я был, главным образом, рудничным инженером, – меня не прельщали, и я перешел на Максимовку», – пишет Фенин в своих воспоминаниях (с. 89).
После Фенина несколько лет Веровским рудником руководил В.А. Степанов. Потом он работал на железных рудниках Кривого Рога, управлял шахтами Богословского горного округа в Пермской губернии. Стал одним из видных политических деятелей Российской империи, избирался членом Государственной думы третьего и четвертого созывов, возглавлял Южно-Русское горнопромышленное общество, входил в состав ЦК партии кадетов и занимал пост секретаря кадетской фракции в IV Государственной думе Российской империи. В марте 1917 года В.А. Степанов назначен товарищем (заместителем) министра торговли и промышленности Временного правительства, а с мая по июль был управляющим этим министерством. Возглавлял военную комиссию ЦК партии кадетов. После прихода к власти большевиков Василий Александрович стал одним из лидеров Белого движения, принимал участие в создании Правого центра, был членом правления Национального центра, в 1918 – 1919 годах входил в правительство Деникина, которое называлось Особым совещанием, занимая там министерскую должность государственного контролера. В 1920 году активно поддерживал генерала Врангеля. Скончался в том же году на пароходе на пути из Крыма в Марсель.
Удачно сложилась и карьера А.И. Фенина. После Веровского рудника он стал директором-распорядителем расположенного в районе нынешнего города Стаханова Максимовского рудника английской компании «Общества русских каменноугольных копей». В 1906 году совет Съезда горнопромышленников юга России возглавил институтский товарищ Фенина – Николай Федорович фон Дитмар, тот и пригласил в следующем году Александра Ивановича стать его заместителем. На этом посту Фенин часто общался с Федором Егоровичем Енакиевым, активно поддерживал его проект по строительству Северо-Донецкой железной дороги, о котором мы расскажем в одном из последующих очерков.
Живя в Харькове, Александр Иванович занялся бизнесом и быстро разбогател на поставках топлива, состоял членом правлений ряда каменноугольных акционерных обществ. По проекту известного архитектора А.Н. Бекетова для Фенина был выстроен в Харькове красивый особняк, который и ныне называют фенинским. Приобрел он и роскошный дом в Москве, куда часто наезжал по делам. В Москве Фенина знали как влиятельного миллионера, поставлявшего мазут и уголь на московскую электростанцию, и к которому запросто приезжал в гости городской голова князь Голицын.
Октябрьскую революцию Фенин не принял, став одним из организаторов Белого движения. После смерти фон Дитмара в 1919 году исполнял обязанности председателя совета Съезда горнопромышленников юга России. В деникинском правительстве был начальником управления торговли и промышленности (так называлась должность министра торговли и промышленности), являлся главным экономическим советником А.И. Деникина, который не раз упоминает имя Фенина в своих мемуарах. Оказавшись в эмиграции, Александр Иванович занялся геологическими разведками на побережье Красного моря, на Синайском полуострове, в Египте и Карпатской Руси. В это время в семье Фениных случилась страшная трагедия: в Александрии умер их одиннадцатилетний сын Лев. Александр Иванович поселился в Праге, где и жил до своей смерти 24 января 1944 г. Находясь в Чехии, преподавал в Высшей горной академии в Пшимбраме, был деканом Русской горной секции этой академии, активно участвовал в политической деятельности русской эмиграции, выступал на различных форумах с экономическими докладами, писал воспоминания.
В начале 20 века рудники в нашей местности дали возможность многим молодым горным инженерам, выпускникам Горного института проявить здесь свои знания и организаторский талант, сделать быстро карьеру, заняв руководящие должности. После В.А. Степанова Веровским рудником руководил Александр Сергеевич Дарский, выпускник петербургского Горного института 1899 года, позже заведовать рудником стал Андрей Васильевич Пирогов, прибывший в Бахмутский уезд сразу после окончания в 1900 году этого же Горного института. Он возглавлял это угольное предприятие более 10 лет, дослужившись до чина надворного советника. А.В. Пирогов постоянно заботился о техническом развитии рудника. Из-за этого Андрей Васильевич, специалист прогрессивных по тем временам взглядов, часто конфликтовал с руководством Петровского завода, которое требовало увеличения добычи угля при самых малых капиталовложениях.
Возрождение Софиевского рудника связано с именами А.С. Дарского, которому, кроме руководства Веровским рудником, было поручено и восстановление Софиевской копи, и однокурсника А.В. Пирогова по Горному институту Константина Ивановича Попова, который после А.С. Дарского стал заведующим рудником. За прилежную службу Пирогов также был отмечен чином надворного советника. После закрытия Старопетровского завода Софиевская копь пришла в упадок. Судя по справочникам, в отдельные годы она вообще бездействовала. В литературе, посвященной созданию Петровского завода, ошибочно утверждается, что Софиевский рудник уже в середине 90-х годов перешел в собственность РБМО и начал давать уголь для нового металлургического предприятия. Но в справочниках вплоть по 1902 год этот рудник вообще не упоминается, а тем более в структуре Петровских заводов РБМО. По-видимому, Софиевская копь была выкуплена в 1902 – 1903 годах, тогда и началось техническое обустройство рудника под руководством А.С. Дарского, а позже К.И. Попова. Но все равно в техническом отношении он уступал Веровскому, так как в условиях разразившегося экономического кризиса бельгийские инвесторы скупились на деньги. Примитивнее, по сравнению с Веровкой, строилась здесь и барачная колония для рабочих.
Вскоре А.С. Дарский был назначен главным инженером всех рудников, но как ему, так и А.В. Пирогову с К.И. Поповым нелегко было работать под некомпетентным контролем руководства РБМО.
К Бахмутскому горному округу была приписана и заложенная в 1898 году Александро-Нарневская копь (в просторечии она искаженно звалась Нарьевской) Волынцевского общества каменноугольной и горной промышленности. На шахте работали 300 человек. Там имелись четыре паровых котла. В год копь давала 2 млн. 304 тыс. 625 пудов угля. За счет Волынцевского общества работники копи пользовались больницей РБМО. Но сама копь Русско-Бельгийскому металлургическому обществу не принадлежала, поставляя уголь на Петровский завод по договору (Екатеринославская губерния: Выпуск второй / Памятная книжка и Адрес-календарь на 1901 год / Металлургическая и фабрично-заводская промышленность Екатеринославской губернии: Статистический обзор за 1899 год. – Екатеринослав: Типо-Литография Губернского Правления, 1900. – С. 90; Фабрики и заводы: Справочная книга Екатеринославской губернии. – Екатеринослав: Тип. Братства Св. Владимира, 1902.– С. 291). В начале второго десятилетия 20 века собственником Нарневской копи уже называется горный инженер, выпускник Горного института 1896 года, надворный советник Павел Павлович Козакевич (Адрес-Календарь и Памятная книжка Екатеринославской губернии на 1912 год. – Екатеринослав: Типография Губернского Правления, 1912. – С. 97; По Екатерининской железной дороге: Вып. ІІ. – Екатеринослав: Типо-Литография Екатерининской железной дороги, 1912. – С. 123-124). В Нарневской копи тогда добывалось до 15 миллионов пудов угля в год. П.П. Козакевичу принадлежал еще один рудник – в Славяносербском уезде, близ Марьевки. Возможно, к 1917 году Русско-Бельгийское металлургическое общество купило у П.П. Козакевича Нарневский рудник, ибо в постановлении Совнаркома о конфискации имущества РБМО, подписанном 28 (15) декабря 1917 года В. Лениным, рудник значится как собственность Русско-Бельгийского металлургического общества.
Интересные сведения о П.П. Козакевиче имеются в воспоминаниях академика М.И. Павлова. В первые годы 20 века П.П. Козакевич был помощником заведующего доменным цехом на Дружковском заводе. Там с ним и встретился будущий академик, а тогда профессор Екатеринославского высшего горного училища М.И. Павлов. П.П. Козакевич, пишет в своих воспоминаниях Михаил Александрович, показался ему «очень интересным человеком – умным и остроумным», «хорошо осведомленным и в практике доменного дела, и в теории»: «Я подумал: «Ну, этот недолго засидится в помощниках; скоро он сделается заведующим и сможет показать себя иностранцам, как лучший доменный техник». Это мнение о Козакевиче еще больше укрепилось во мне при дальнейшем знакомстве с ним (он бывал у меня в Екатеринославе, а я бывал не раз в Дружковке). Однако мое предположение не оправдалось. Козакевич оказался типичным стяжателем; он скоро увидел, что быть заводским техником материально невыгодно; «умные» горные инженеры на Юге делаются угольщиками. Круто переменив специальность, Козакевич в короткое время сделался владельцем каменноугольной шахты, разбогател, и мы с ним перестали встречаться: я ему был бесполезен, а он мне – не интересен» (М.И. Павлов. Воспоминания инженера. – Киров, 1992. – С. 301 –302).
Расширение производства на Петровском заводе потребовало увеличения добычи каменного угля. Поэтому в 1908 году начато строительство нового рудника на землях, арендованных у крестьян села Божковки, которое входило тогда в Область Войска Донского. В 70-е годы прошлого века старожилы Юнокоммунаровска рассказывали автору очерка, что этот рудник вначале так и называли – Божковским. В его строительстве были задействованы выпускники Горного института Андрей Васильевич Татаров, Александр Илиодорович Урбанович и Дмитрий Иванович Спельт. В конце 1911 года рудник дал первый уголь, а в 1912 году стал работать на полную силу. Возглавил предприятие горный инженер А.А. Лебрен, по воспоминаниям И.П. Бардина, «знавший свое дело» (с. 36). А.А. Лебрен стал также главным инженером всех трех рудников РБМО, сменив в этой должности А.С. Дарского. Божковский рудник, входивший в Таганрогско-Хрустальный горный округ, получил имя Андрея Андреевича Бунге. Вполне вероятно, что так правление РБМО решило почтить память скончавшегося в 1912 году своего председателя, который возглавлял Русско-Бельгийское металлургическое общество с самого его возникновения.
Тяжелыми на всех рудниках были условия труда и жизни шахтеров (эта тема подробно исследована во многих публикациях, особенно в советское время). Зарплаты рабочих урезались многочисленными штрафами. Такой порядок устанавливался существовавшим тогда трудовым законодательством. Так, Устав о промышленности 1893 года разрешал налагать на рабочих денежные взыскания за неисправную работу, прогул, нарушение порядка. Но часто штрафовали и по другим, самым разным мелочным поводам. А кроме того, по словам заведующего Веровским рудником Пирогова, «десятники берут за прием с простых рабочих, за назначение их на более легкие работы, штейгеры берут с рабочих-забойщиков за предоставление работ на более легком для работы мягком угле, приписывают и сдельную будто бы произведенную работу, причем получку эту в большинстве приписывают полностью себе. Это укоренившееся зло, давая документальные данные больших заработков рабочих некоторых категорий, в действительности представляет цифру, значительная часть которой поступает в карман штейгеров и десятников…» (Цит. по кн.: Ю.И. Кирьянов. Жизненный уровень рабочих России (конец XIX – начало XX в,). – М.: Наука, 1979. – С. 139).
Травмы, гибель шахтеров были частыми спутниками их тяжелого и опасного труда. Об этом часто сообщали не только уездные и губернские, но и столичные печатные издания. Так, газета «Русское слово» в номере за 10 (23) апреля 1902 года писала: «По телефону 9 апреля. В петербургские газеты телеграфируют из Бахмута: в шахте № 2-й Веровских каменноугольных рудников русско-бельгийского общества произошел обвал, занявший пространство в 30 саженей и преградивший выход оставшихся там рабочим. Производятся раскопки. Доносятся голоса, взывающие о спасении». А вот сообщение той же газеты за 3 (16) сентября 1908 года: «В шахтах. БАХМУТ, 2, IХ. В Софиевском руднике обвалом засыпало четырех рабочих. Энергичными мерами и самоотверженностью штейгера Дюмона спасены трое. Один убит. (От «Петербургского агентства»)». 10 (23) февраля 1910 года «Русское слово» информировало читателей: «В шахтах рудника Казакевича на глубине 95-ти сажен, вследствие несовершенства скрепления, произошел обвал. Массой угля засыпано четверо рабочих. После раскопок удалось извлечь двоих живыми, одного раненым и одного убитым».
Тяжелые условия труда, низкая зарплата, социальная незащищенность толкали рабочих рудников на активное участие в революционных выступлениях.
Александр КУПЦОВ
|
