На большевистском заводе в Енакиево. Часть 1

На большевистском заводе в Енакиево

Технический персонал. Главный инженер (Бардин)
Мартены, домны, бессемеры,
Подвластны мне - я Главковерх,
Да только печи, все без меры,
Да только мрет за цехом цех...

Начальник доменного цеха (Николадзе)
Над домнами самим Правлением Бродяга ставлен был бездомный,
И превратил своим Правленьем «Цех доменный» он в «цех без домны».
В моих ушах звучит, как эхо До смеха странный созвук слов.
Начальник доменного цеха И председатель соколов.

Начальник мартеновского цеха (Феленковский)
На смех, на грех мартенов цех «И прочих» два - твои уделы:
Не видно жизни в них, и, ах,
Начальник ты, да не у дела...

Мы стали терять не только рабочих, но и инженерный состав. Уехал на Кавказ Г. Н. Николадзе со своими соотече­ственниками, перешел на Юзовский завод М. В. Луговцов.

После марта ухудшившееся на заводе положение усугу­билось еще больше. Появились эшелоны организованных отступающих частей, следовавших мимо Енакиева. Некото­рые из них останавливались на станции, ходили по поселку и квартирам и в отдельных случаях производили самочинные реквизиции. Вдруг 17 апреля мне звонит по телефону некий командир дивизии со станции Хацапетовка, требуя присылки двух вагонов хлеба и каких-то необходимых ему материалов. На выполнение своих требований он дал мне 30 минут. В слу­чае же, если требование не будет выполнено, незримый ко­мандир обещал подвергнуть завод артиллерийскому обстре­лу. Я тотчас же предупредил своих помощников, предложил им быть на местах и готовиться к полной остановке завода, а сам забрался на колошник доменной печи для наблюдений. Действительно, началась стрельба с близкой дистанции, ве­роятно, с поста Волынского. Стреляли шрапнелью. Обстрел продолжался минут десять и внезапно прекратился. Один или два каупера были пробиты неразорвавшимися снарядами. Были попадания и в другие цеха, но серьезных повреждений зданий не было, и никто из людей не пострадал.

В тот день появились слухи, что к Щебенке со стороны Криничной подходят немцы.

Часть населения поселка, относящаяся к числу обывате­лей, живущих обособленной от завода жизнью, борясь за свою жизнь и опасаясь последствий анархии, послала к нем­цам делегацию, призывая их поскорее прийти в поселок. К ве­черу, отбивая свой гусиный шаг, показался взвод. За немца­ми появились многочисленные соединения австрийских войск

Бардин (четвертый слева в первом ряду) с рабочими ЕМЗ

с квартирмейстерами и прочим персоналом. Для своего шта­ба австрийцы заняли очень подходящий для них дом Потье. Дом был двухэтажный. Он стоял совершенно обособленно в саду и был окружен каменной стеной. Со второго этажа мож­но было видеть окрестности. Здесь же, помимо штаба, нахо­дилась основная часть охраны. Остальные соединения войск разместились по квартирам.

Мне и председателю Рабочего правления тов. Коломойцеву приказано было явиться в штаб.

Нас довольно любезно приняли молоденькие австрийцы- лейтенанты и капитан. На немецком языке они начали объяс­нять, в каких взаимоотношениях с ними мы будем находить­ся. Передвижение каких-либо материалов вне завода долж­но производиться только с их разрешения. Внутри завода мы можем действовать так, как считаем нужным. Завод дол­жен, если возможно, работать, но помочь нам они ничем не могут и как это сделать - не знают. Рекомендовали поехать в Бахмут к представителю украинского правительства и с ним договориться, что делать с заводом. Относительно могу­щих быть реквизиций заявили, что стоимость изъятого будет оплачена, но как — этого они не уточнили.

Австрийские офицерики были очень любезны и пригла­сили нас вместе пообедать и послушать музыку. Их люби­тельский оркестр струнных инструментов довольно при­лично исполнял много хороших произведений, в том числе классических. Чувствовалось, что австрийцы — народ му­зыкальный.

По совету австрийского командования мы поехали в Бах- мут, чтобы познакомиться с украинским командованием, воз­главлявшим наш район, узнать, как мы будем жить, от кого получать те или иные указания и как нам следует действовать.

До Бахмута было километров пятьдесят. Выехали рано утром и к обеду прибыли в город. По городу были расклее­ны объявления как на немецком, так и на украинском языке. Украинские объявления мы понимали хуже, чем немецкие, и думали, что общаться с представителями Украинской Рады придется через переводчика.

Но каково же было удивление, когда придя в Раду, мы уви­дели, что все украинцы, несмотря на свои национальные ко­стюмы (жупаны и шаровары), знают русский язык и охотнее говорят по-русски, чем по-украински. Мы с ними сразу стали понимать друг друга.

Все эти люди, по большей части мелкие чиновники или преподаватели гимназий и других учебных заведений, были привлечены для работы в Раде. Они прекрасно знали все бю­рократические приемы, необходимые для общения предста­вителей старой власти с населением. Эта власть была способ­на наводить порядок. Но не могла ничего создавать, не могла даже дать направление, как следует жить и что делать в те или иные ответственные моменты, чтобы жизнь шла нормальным путем, без проявления анархии.

Поэтому, когда мы обратились к представителям этой власти за помощью, спрашивая, где взять деньги для выпла­ты рабочим, можно ли для этого воспользоваться имеющейся на заводе продукцией в виде изделий (прокатных), нам на это ответить ничего не смогли.

- «Так же нельзя, — говорили мы. — Рабочие будут вол­новаться! Со старым правлением завода никакой связи у нас нет. Мы боимся, что спокойствие на заводе может быть нару­шено, и это коснется не только нашего, но и других заводов».

Но наши доводы на представителей Рады не производили никакого впечатления. Нас просто информировали о том, что на завод пришлют украинских урядников, что вместо суще­ствующих сейчас денежных знаков будут применяться карбо­ванцы. Показали нам эти карбованцы, сказали, что мы долж­ны обменять у них деньги (кстати сказать, их у нас к тому вре­мени не было) и т. д. и т. п.

Но вот приехало немецкое командование. Одного из при­ехавших из состава командования я узнал. Это был инженер Клейн, бывший директор Керченского завода. Он притворил­ся, что не узнал меня, я также не собирался с ним разговари­вать. Во время обхода завода меня сопровождал горный ин­женер Василий Маркович Гуртовой — начальник рельсоба­лочного цеха Юзовского завода, приехавший в Енакиево в связи с остановкой Юзовского завода. Зная хорошо немец­кий язык, он прекрасно переводил разговоры с немцами, и нам было легко с ними общаться.

Клейн посмотрел, что можно увезти с нашего склада и на­метил к вывозу продукцию, которая, по его мнению, нам не требовалась, например, шрапнельную заготовку. Ее, дескать, можно прекраснейшим образом прокатать на немецких заво­дах на шрапнель. Когда я с ним ходил по складам, где имелось много шрапнельной заготовки, он в шутку сказал: «Этих по­дарков мы получили достаточно много и хорошо знаем их ка­чество».

В общем, положение создавалось совершенно безнадеж­ное. Большой поселок, крупный завод, который мог рабо­тать и выпускать продукцию, нужную для страны, оказались предоставленными самим себе. Им не уделялось никакого внимания. Все это произвело на нас исключительно тяжелое впечатление. Мне было непонятно поведение представителей новой власти. Они обещали снестись с Киевом и после это­го дать нам какие-нибудь рекомендации. А пока помочь нам отказались. Советовали поехать в Харьков, повидать членов правления и посоветоваться, как быть, чтобы решить интере­сующие нас вопросы.

Следуя этому совету, я к первому мая был уже в Харькове. Стал искать старых владельцев не только Енакиевского, но и других заводов, тех, кого я знал.
Вначале я нашел контору Новороссийского Общества, ко­торой принадлежал Юзовский завод. Она помещалась в не­большой, но в очень хорошей комнате с соответствующими канцелярскими атрибутами: письменным столом, пишущей ма­шинкой, телефоном, ящиком для хранения ценных бумаг и т. п. Здесь же застал и директора завода Адама Александровича Сви- цына, хорошо мне известного. Обратился к нему за советом.

Это был человек смелый, решительный, не теряющийся ни при каких обстоятельствах. Он мог порекомендовать что- нибудь дельное. К тому же в его характере было давать сове­ты, даже без особой на то просьбы. А. А. Свицын порекомен­довал мне найти «обломки» старого Правления и с ними ре­шить назревшие вопросы. «Обломки» остались русского про­исхождения в лице бухгалтера Иванова и главного инженера завода Сахарнова, который оказался живым и снова всплыл на поверхность.

Я обратился к ним. Их интересовало положение дел на за­воде, состояние завода, что происходит в стране, как поведут себя в дальнейшем немцы и т. п. Но когда речь зашла о зло­бодневных для завода вопросах, связанных с его дальнейшим существованием, о мерах, которые надо предпринять для это­го, - ни одного ясного и внятного слова сказано не было.

-«Без нас продавать что-либо с завода нельзя. Это бу­дет производиться через нас. Мы будем давать приказы о вы­возе продукции и искать для вас денег. Но пока мы не знаем, как поступать. Вы работали не от нас, а от большевистских властей, поэтому они и должны отвечать за старое и платить деньги. Мы не понимаем, как мы не можем отвечать за рабо­ту, в которой не участвовали и на которую не давали гаран­тии. В общем, делайте, что хотите», — заключили представи­тели старого Правления.

Что оставалось делать? Мы вновь попытались разъяснить им, что так относиться к нашим просьбам нельзя, что завод, действительно, был национализирован, но теперь он будет возвращен Обществу и надо находить оборотные средства для его работы, нужно рассчитаться с рабочими и сделать так, чтобы завод мог работать, иначе это грозит большими убытками для Общества.
К сожалению, никакие наши доводы не подействовали.

- Денег нет! Старые убытки платить не можем. Ищите деньги, где хотите, как хотите, — последовал раздраженный голос Иванова.

Удрученные результатами переговоров с представителями Общества, мы возвратились в Енакиево.

На заводе создалось крайне тяжелое положение, кото­рое постепенно становилось известны всем работникам. Надо было что-то сделать для улучшения обстановки. Медлить нельзя было. Не обошлось и без весьма неприятных эпизодов.

Так, во время остановки доменной печи произошел взрыв газоочистителя и могли пострадать люди. К счастью, этого не случилось. Была назначена комиссия для расследования.

Неполадки происходили часто в разных цехах и по разным причинам. Рабочие не всегда внимательно относились к сво­им обязанностям. Приходилось соизмерять работу доменных печей и всего заводского хозяйства с наличием материалов и рабочей силы. Работали в этот период времени две доменные печи № 6 и № 2. Последняя производила чугун. Руды и кокса хватало только для одной печи.

Управление заводом и рудниками на протяжении 1918— 1919 гг. представляло исключительные трудности. Единона­чалия не было. Наряду с заводоуправлением существовало несколько рабочих комитетов, которые не могли выносить решений независимо друг от друга.

В 1917 году на заводе господствовало мнение, что Русско- Бельгийское Общество существует и рано или поздно поя­вятся хозяева завода, хотя бы для того, чтобы овладеть своим имуществом и рассчитаться с рабочими, инженерами, служа­щими. Завод работал, не останавливаясь ни на одну минуту.

С декабря 1917 года, с переходом завода в руки Революцион­ного Правительства, когда появилась связь с Советом Народ­ных Комиссаров в Москве, это мнение стало меняться и влия­ние на работу завода оказывали Рабочие Правительства. Од­нако связь с Москвой продолжалась только три-четыре меся­ца, а затем прервалась. Новое или, правильнее сказать, ста­рое руководство завода, пока подчинявшееся представите­лям капитала, в лице Русско-Бельгийского Общества, пере­стало получать от правления

Общества средства на работу завода. Оно не хотело признавать Рабочее Правление, и в то же время было вынуждено формально сноситься через него с заводскими рабочими. Положение было явно лож­ным. Рабочие требовали от Рабочего Правления ясности в этих взаимоотношениях. Рабочее Правление должно было передать управление заводом из рук в руки старому хозя­ину в лице Общества, но никак не могло приступить к этой операции, так как общество не считало нужным вступать во взаимоотношения с самозванным представительством Революционного Рабочего Правления до тех пор, пока не будет полной ясности - кто же будет отвечать за четыре месяца работы Рабочего Правления. После размышлений, нелегальное Рабочее Правление решило послать делега­цию в Москву, в Совет Народных Комиссаров к Владимиру Ильичу Ленину для доклада с просьбой помочь рассчитать­ся со всеми рабочими. Эту делегацию возглавлял началь­ник литейного цеха Денис Тихонович Серов. Денис Тихо­нович был на заводе одним из наиболее толковых людей. Он прекрасно знал литейное дело, умел говорить с наро­дом, и его слова воспринимались как полноценная монета.