Дореволюционная история ЕМЗ (история Р.Б.М.О.) 1918—1919 годы были очень тяжелыми в жизни енакиевцев. Жестокие репрессии, тиф, голод, насильственная мобилизация в белогвардейские банды — все это тяжким кошмаром висело над Донбассом. Малолюдно стало на заводском дворе. Чернели закопченными стенами почти бездействующие цехи, над кучами железного лома и щебня тянулись вверх жесткие стебли сорной травы. Рабочие переживали жестокие лишения. Голод и болезни не миновали никого. Семь лет войны — империалистической и гражданской истощили страну. Промышленность пришла в упадок. Особенно досталось Донбассу, истерзанному многократными нашествиями различных банд и карателей. Мертвые корпуса заводов и фабрик, станции, превратившиеся в кладбища для паровозов, остановившиеся в степи составы с потухшими локомотивами, разрушенные и затопленные угольные шахты, скорбная тишина в рабочих поселках и городах, вереницы истощенных, оборванных людей, разбредшихся по деревням, чтобы выменять кусок хлеба на самодельный топор или горсть гвоздей. Таким был Донбасс в 1920 году. Петровский завод был единственным действующим металлургическим предприятием на Юге страны. И здесь работала одна доменная печь. Только енакиевцы в такой ситуации выдержали. Петровцы поднимали из руин и пепла свое разрушенное хозяйство. А поднимать надо было много. Восстановить угольные шахты, доломитное и известковое хозяйство, железнодорожный транспорт. Руководству завода приходилось проявлять необычайную изобретательность, чтобы выйти из трудного положения. Например, начали изготовлять смазку для агрегатов из смолы, так как Кубань и Дон, откуда ее раньше получали, все еще находились у врагов. Что же касается рабочих, то они занимались кто чем мог — между основным делом изготовляли зажигалки, сковородки, скобы, гвозди. Все это сразу же сбывалось, но почти не спасало от голода. Слегка горбя широкие плечи, ходил по заводу Иван Петрович Бардин, и с его лица не сходило выражение мрачной озабоченности. Как помочь людям, у кого просить помощи? Вся страна голодает. В Донбассе 1 сентября 1921 года был организован трест «Югосталь», куда вначале вошли три крупнейших металлургических завода: Петровский, Юзовский, Макеевский. Директором-распорядителем «Югостали» был назначен Иван Иванович Межлаук –директор Петровского завода. С переходом Межлаука в «Югосталь» пост исполняющего обязанности директора завода занял Иван Павлович Бардин, одновременно совмещая и обязанности главного инженера. Его заместителями были назначены А. И. Руденко и М. А. Красненко. Секретарем партийной организации оставался А. А. Челядин. В октябре 1921 года на Петровском заводе была пущена доменная печь № 2. Это было целое событие в жизни завода: выпуск чугуна возрос до 10—12 тысяч пудов в день. Люди действительно работали с огромным подъемом Их работу организовывали специалисты; в доменном цехе — Русанов, Луговцов, Кащенко, Домашнев, Башаров, Ровенский; в мартеновском — Феленковский, Пялов, Кравцов; в прокатном - Ферапонтов, Орлов, Листопадов, Черепаха, Сазонов; в механическом —Руднев, Дегтярев, Стрельцов; в литейном — Серов; в железнодорожном — Лысяк; в электроцехе — Журенко... И много, много других. Руководители цехов, инженеры, мастера и рабочие с равным энтузиазмом вносили свой вклад в общее дело. Их новаторские начинания изучало и развивало созданное на заводе в 1921 году научно-техническое общество металлургов. Доменщик Д. С. Кащенко впоследствии в своих воспоминаниях писал: «Больше, чем хлебный паек, людей заряжала энергией новая могучая сила, которая наполняла сердца горячей верой в будущее. Все считали, что трудятся на своем заводе для себя и руководствуются собственной волей и умом. Вот почему в столь тяжелое время не только занимались текущими и производственными делами, но обдумывали и проектировали развитие цехов и отдельных агрегатов». 3 мая 1923 года решением Главметалла завод был постав лен на консервацию. Главметалл объяснял свое решение тем, что подготовленным к пуску Юзовскому и Макеевскому заводам не хватает руды и других материалов. Кроме того, завод нуждался в основательном капитальном ремонте, но финансировать этот ремонт страна была не в состоянии. Уезжая осенью того же года, Иван Павлович Бардин с грустью оглядывал панораму завода. ...Силовое хозяйство. Оно не имело никакого резерва. Перегруженные машины, сбиваясь с такта, неравномерно подавали воздух в печи. Для ремонта «разномастных» газовых машин с трудом подбирали детали. Еле-еле пыхтевшие паровые машины были изношены до предела... Ездили в Петроград, Керчь, Дружковку, Луганск — искали, где что можно снять, перевезти. Да разве упомнишь все, что пришлось пережить?.. Главное в том, что победили, выстояли... И вот — консервация... В 1923-1924 годах важнейшая отрасль индустрии — черная металлургия - основательно отстала от запросов народного хозяйства. Во всю ширь встала необходимость восстановления ряда старых заводов. Некоторые скептики утверждали, что площадка, на которой расположен Енакиевский завод, слишком мала, следовательно, у него нет базы для роста, поэтому неразумно тратить на его развитие деньги. Но они не учитывали главного: во всесоюзном балансе металла Енакиевскому заводу принадлежало 8-9 процентов, по состоянию же своих агрегатов предприятия способно было увеличить производительность еще больше. Иван Павлович Бардин, лучше, чем кто-либо другой осведомленный в резервных возможностях енакиевских домен и мартенов, настойчиво утверждал, что завод должен жить. Он предлагал немедленно ввести завод в строй действующих предприятии. Большая роль в возрождении завода принадлежит Николаю Алексеевичу Вознесенскому. Николай Алексеевич Вознесенский, в то время руководитель агитационно-пропагандистского отдела Енакиевского райкома партии, на заседании райкома с участием представителей ВСНХ предложил организовать комиссию, которая смогла бы правильно оценить возможности остановленного предприятия. Такая комиссия была создана. В нее вошли члены райкома партии, профсоюзные работники, инженеры, рабочие, Возглавил комиссию Н. А. Вознесенский. Через два месяца в ЦК КП(б)У и ВСНХ от комиссии поступила хорошо обоснованная записка, доказывающая с помощью технико-экономических исследований необходимость снятия консервации с Петровского завода. Вопрос восстановления старых промышленных объектов, в том числе и Петровского государственного завода, был решен положительно. Друг за другом включаются в работу многочисленные агрегаты. Сразу же задувается доменная печь № 6. Через два месяца — домна № 2. Еще через два месяца — домна № 4. В то же время начинают действовать мартеновские печи — вторая, четвертая, первая и затем третья. В течение последних месяцев 1925 года вступают в строй прокатные станы: 280, тонколистовой, 550, среднелистовой. А с начала следующего года подключаются станы — универсальный, 800 и блюминг. Позже, в 1926—1928 годах, будут введены в действие доменная печь № 5, бессемеровский цех, прокатный стан 360. Руководить всем этим хозяйством поручается опытным специалистам. Главным инженером завода был назначен Д. С. Кащенко, начальниками цехов мартеновского — С. С. Гудовщи-ков, бессемеровского — А. С. Славиковский, прокатного — Н. Л. Зарощенский. Возвращались на завод старые кадры. В последующие годы замечательная армия специалистов завода пополнилась молодыми инженерами: в Енакиево прибыли И. М. Гречухин, А. М. Банных, П. И. Коробов и другие. Трудностей было очень много. Болезненно сказывался на работе завода недостаток электроэнергии. Не хватало оборудования. А то, которое и удавалось заказывать за границей, прибывало с большим запозданием и зачастую без чертежей. Мероприятия, проведенные партией и правительством в 1926—1927 годах, обеспечили дальнейшее развитие черной металлургии Донбасса. Однако некоторые заводы, в том числе и Енакиевский, к концу 1928 года начали отставать. Это объяснялось тем, что не хватало оборудования для выполнения растущих задач социалистической индустрии. По-прежнему узким местом оставалось электросиловое хозяйство. На так называемой «новой» электростанции с четырьмя газодинамомашинами можно было получить только 4200 кВт, так как машины эти расходовали много газа и не выдерживали перегрузки. Совершенно обветшала старая электростанция, и получаемая энергия трех пародинамомашин в 67 кВт обходилась слишком дорого. Половина паровых котлов служила уже свыше 25 лет. Ни один из них не имел ни пароперегревателя, ни экономайзера. Газовые двигатели старой конструкции и малой мощности, которые обслуживали прокатные станы, часто выбывали из строя. Это не могло, не отразится на производительности прокатчиков. Не давали нужного давления воздуходувки в доменном цехе. Они расходовали много газа и поглощали огромные средства на ремонт. При такой технике — а новое оснащение добывалось с преогромнейшими трудностями, спасти положение мог только хорошо организованный, спаянный единой волей коллектив. Правление «Югостали», тщательно изучив состояние заводов, решило в первую очередь подвергнуть большой реконструкции Макеевский завод, частично переоборудовать Сталинский и построить на Азовском море новый металлургический завод «Азовсталь». Енакиевский же пока поддерживать малыми средствами для ремонта. В бюллетене Гипромеза (№ 1—2, 1929 г.), в статье «О результатах смотра заводов «Югостали» по поводу Енакиевского завода говорится: «...существующий блюминг при помощи некоторых технических усовершенствований может увеличить месячную продукцию до 50 000 тонн. Следовательно, нет надобности в устройстве новой прокатной, которая обойдется очень дорого, но можно при небольших денежных затратах довести существующую установку до требуемой производительности...» К тому же руководство «Югостали» считало, что расширять Енакиевский завод нельзя ввиду «малой площадки», на которой он расположен... Ох уж эта «малая площадка»!.. Впоследствии енакиевским металлургам придется не раз доказывать, какие потенциальные возможности заложены в их «площадке». Но это— потом.А пока для завода устанавливалось максимальное производство: 560 000 тонн чугуна, 480 000 тонн стали и 384 000 тонн проката. Роман Иванович Пучков, директор Енакиевского завода, был страстным новатором. Он всячески поддерживал рационализаторский дух в своем коллективе и сам неутомимо Разъезжал по окрестным заводам в поисках различных машин и механизмов, которые можно использовать в хозяистве. Пучков места себе не находил, узнав, что макеевцы получили из США разливочную машину—мечту всех металлургов Его чувства разделял начальник доменного цеха ПИ. Коробов. Он лучше, чем кто другой, знал работу чугунщиков «на пупке», когда, надрываясь, они тяжелыми молотами дробили чугунные чушки. Павел Иванович Коробов, потомственный металлург, начинавший трудовой путь с простого рабочего именно на Макеевском металлургическом заводе, предложил поехать посмотреть заграничную новинку. Он был человеком дела и не любил что-либо откладывать в долгий ящик. (Много лет спустя, когда Павел Иванович был уже заместителем министра черной металлургии СССР, его ценили именно за эту активную деловитость, за умение сразу -находить единственно верное решение). Коробова поддержал секретарь парторганизации И. С. Дураченко: — Верно! Поедем поглядим. А там что-то и придумаем!.. Вместе с Пучковым, Дураченко, Коробовым в Макеевку не раз выезжали инженеры, начальник проектного отдела завода и помощник директора завода по рационализации, Американцы никого не посвящали в секреты своей установки. Но енакиевцы все же успели многое разглядеть. Однажды к ним подошел американец Джон Паркер, руководитель монтажа разливочной машины. — Отличный техника, не так ли? - Отличная. Но у нас скоро будет своя, советская, -ответил Дрожжин. Паркер минуту-другую молча разглядывал лица гостей, потом, насколько позволял такт, выразил сомнение: Неужели вы действительно думаете, что сможете построить такой машина? Дрожжин, нисколько не колеблясь, утвердительно кивнул: — Построим. Помощник директора завода по рационализации Л. П. Дрожжин был молод. И ему была присуща свойственная молодости мечтательность и дерзость. Джон Паркер с любопытством взглянул на него и произнес с добродушной снисходительностью: - Иес... Вы романтик. Но как же вы будете строить? - Всем коллективом. Субботниками. - Ноу! Так можно территорий завода очистить. Но нельзя такой машина строить!.. — Поживем-увидим, — ответил Дрожжин, прощаясь с американцем. На следующий день в кабинете заводского партбюро собрался актив. Парторг доложил: — Были мы в Макеевке. Видели своими глазами разливочную машину. Я считаю, что мы тоже сможем построить такую же. Все заговорили разом: — А деньги кто даст? — А проекты? — А специалисты? Кто строить будет? И. С. Дураченко переждал, пока утихнут страсти развел руками: — Этого ничего нет, товарищи. Дело в том, что машина заграничная. Откуда же у нас проекты?.. Насчет денег—подумаем. А кто строить, говорите, будет? Да мы с вами!.. Разве мы плохие строители? Разве мы не большевики, или сил у нас мало?.. Разговор шел острый. Тщательно взвешивались все «за» и «против». Впрочем, серьезных возражений и не было. Взволнованные расходились участники совещания, решив, что для постройки разливочной машины сил у них достаточно. Но в «Югостали» отнеслись к этому делу иначе. На телефонный звонок енакиевцев отозвался весьма рассудительный голос: — Перестаньте мудрить. Денег не можем дать, «и одной копейки. Енакиевцы не собирались отступать. Не вышло в "Югостали»—есть инстанция повыше: Наркомтяжпром. Обратимся туда. Там заинтересовались, похвалили за добрые намерения но... денег тоже не дали. Тогда И С Дураченко и Р. И. Пучков пришли в райком партии к секретарю Д. А. Свирскому. Свирскии связался по телефону с Москвой, попросил соединить его с I. К. Оржоникидзе и передал трубку Пучкову. Григорий Константинович Орджоникидзе внимательно выслушал его и сказал: - Очень хорошо. Молодцы. Стройте. Деньги будут. Что еще понадобится — звоните. "...Вот так-то, Джон Паркер! Вы не учли главного, общности интересов советского государства и петровских трудящихся. А еще вы знаете, какой замечательный человек Серго. Он обязано поможет нам!..» —Так думал Пучков, возвращаясь на завод. И закипела работа! Первым делом подготовили техническую документацию, проекты. Группа проектировщиков — И. Н. Галахов, К. Я. Рутковский, А. С. Моисеев, А. П. Зибероз и другие — успешно справились с этой задачей. В цехах начали изготовлять первые детали и металлоконструкции для будущей машины. Заводоуправление наметило срок для строительных работ в 50 дней. Комсомольцы завода выдвинули свой встречный срок — 45 дней. Они взяли шефство над всеми ответственными участками стройки, строго контролировали продвижение заказов для нее по комсомольскому графику. Строительство разливочной машины велось с огромным энтузиазмом. Было выполнено 11000 кубометров земляных и 1200 кубометров кирпично-каменных работ, проложено 2000 метров железнодорожной колеи, более тысячи метров водопроводной магистрали, 300 метров подземного электрокабеля. Построено также было здание с мостовым краном: над разливочной машиной, изготовлены и собраны сложные конструкции самой машины. Единый порыв, охвативший енакиевцев, помогал разрешать задачи , казалось бы, неразрешимые. Например, для изготовления деталей конвейера разливочной машины понадобилась сталь особого качества, так называемая сталь Гатфильда. На заводе не знали секрета ее производства. Но раз надо, — значит, надо! И литейщики под руководством инженера Д. Серова после недельных «волхований» выдали такую сталь Отработав смену в цехах, рабочие шли рыть котлован, прокладывать водопровод и канализацию, железнодорожные пути. Шли с флагами и песнями, как на праздник. В стройке участвовали комсомольцы и молодежь всех предприятий города. Помогали даже пионеры. Для строителей была открыта специальная столовая, где повара готовили отменные блюда. В небывало короткий срок—за 40 дней! — разливочная машина была построена. Своими силами, из своих деталей, по чертежам своих же проектировщиков... Первая советская разливочная машина! Она была пущена 20 октября 1931 года в торжественной обстановке, в присутствии многотысячного коллектива металлургов, собравшихся на митинг по этому случаю. Вокруг машины все время толпился народ. Любопытные взбирались по лесенкам наверх, наблюдали за движением конвейера, несшего на себе бесконечную шеренгу формочек-мульд. Особенно интересно было видеть, как у ведущего колеса мульды плавно переворачивались и, затвердевшие но еще горячие чушки вываливались вниз на желоб, под брызгала, а оттуда отправлялись в железнодорожные вагоны. Рабочие восхищенно переговаривались, смеялись. В репликах, в рассуждениях о простоте великого, наконец, в том, что к зданию разливочной машины ежедневно стекались толпы людей — во всем этом чувствовалась гордость за успех енакиевцев. Осенью 1931 года енакиевцы послали письмо в ЦК ВКП(б), в котором говорилось: «Героическими усилиями строителей — рабочих и комсомольской молодежи завода— постройка разливочной машины закончена в 40 дней при графике 50 дней. Разливочная машина уже с первых дней механизирует пропуск до 1200 тонн чугуна в сутки. Литейный двор, имевший до 300 человек формовщиков и чугунщиков, уже сейчас освобождает от этой тяжелой работы до 250 человек. Этим осуществляется важнейшая директива партии о механизации трудоемких процессов на решающих участках металлургического производства...» По поручению коллектива письмо подписали директор завода Пучков, секретарь заводского партийного комитета Дураченко и председатель завкома профсоюза Агейко. Смелая инициатива и самоотверженный труд енакиевских металлургов были высоко оценены. Многие участники строительства отмечены премиями и ценными подарками. Среди них —И. Н. Галахов, А. П. Зиберов, А. С. Моисеев, А. Б. Ко-ныгин, К. Я. Рутковский, В. Д. Рябкин и многие другие. Большой наградой явилась благодарность Серго Орджоникидзе, отметившего, что отныне страна навсегда избавляется от иностранной зависимости в таком оборудовании. Решением правительства было поручено одному из таганрогских заводов освоить выпуск оборудования для отечественных разливочных машин. С легкой руки енакиевцев навсегда ушли в прошлое огромные и чадные литейные дворы, молоты-тройники и все прочие допотопные орудия тяжелого труда чугунщиков. История Енакиевского металлургического завода (1917-1941). Часть Вторая.
| 
