Перевоплощение (Триптих)

Савенков Николай

  1
  С душою младенчески чистой,
  в обличье тебе незнакомом,
  опять умираешь артистом
  в своем неухоженном доме.

Неяркая лампа потухнет,
  замрет по углам паутина,
  труба по-бесовскому ухнет,
  сорвется со стенки картина.

С замученных ветром деревьев
  сорвутся осенние стоны,
  и в Богом забытой деревне
  пройдут поминальные звоны.

Стена побелеет до мела,
  и ложечка звякнет в стакане,
  замрет на кровати Отелло,
  и Гамлет страдать перестанет.

Все призраки, жившие в доме,
  покинут остывшую сцену,
  последний трагический номер
  затянется белою пеной,

зрачки мои сузив до точки
  в глазах моих кровью налитых,
  и снова материя ночи
  застынет в огромных орбитах.

А утром я снова воскресну
  под цокотом ранней пичуги,
  легко проживавшей совместно
  с моей человечьей лачугой.

Повиснет на проводе солнце,
  и к шторке потянутся руки.
  Душа задрожит и прогнется
  под натиском хлынувших звуков.

И снова на стенке картина
  висит, как ни в чем не бывало,
  молчит по углам паутина,
  у лампочки свет вполнакала.

И, как небожитель, портрет мой
  болтается рядом с иконой,
  солидней собой и заметней
  на всем окружающем фоне.

И снова за рамой оконной
  в глазах воскресают деревья,
  и вновь за дырявою кроной
  кривая тропинка к деревне.

Целительный воздух снаружи,
  потоки небесного света,
  заливом не ставшая лужа, —
  и можно зимою и летом,

как все деревенские люди,
  страдать по домашнему хлебу,
  и в родственной доле с простудой
  обкашливать синее небо.

И думать, что кашель нарочный,
  лишь эхо тоски не забытой
  по селам моим непорочным,
  деревням моим не убитым,

лежащих на кончиках крыльев
  летящей в пространстве планеты,
  где общее чувство бессилья
  грозит окончанием света.

3
  Когда-нибудь сяду я в поезд,
  у моря когда-нибудь встану,
  халат и матерчатый пояс
  из сумки дорожной достану.

Увижу упругий экватор,
  что следом за плоской кормою
  корабль, словно пояс халата,
  тащил африканской зимою.

Не русские чайки повсюду,
  комплект иноземных дельфинов,
  шныряют заморские судна
  от турций до хмурого финна.

Волна из околиц Вселенной
  пытается здесь поселиться,
  на береге этом нетленном,
  у ног этой южной столицы.

Мечтой и воскресной свободой
  тут воздух настолько пронизан,
  что здесь и на кончике года
  узнаешь хоть что-то о жизни.

Прочувствовать южное чудо
  вдали от родимых пенатов,
  промчавшись оттуда досюда, -
  как стать на мгновенье пернатым.

...«Увижу я берег турецкий»
  с бетонной коробки причала...
  Тащи, босоногое детство,
  укутай в свои одеяла.

Укутай меня, как бывало,
  под клекотом северной птицы
  холодной коробкой вокзала
  у северной этой границы.