Будто черным чем-то накрыли,
  Так стремительно ночь на крыльях

  Ломает Хронос людские судьбы,
  струятся слезы по лицу.

Как приносит аист ребенка,
  весточку тебе принесла из пяти букв...
  И отошла в сторону
  Освобожденная. Люб!

Слова обсосали
  и леденцом бросили,
  плачут они беззвучно...

  У каждого крест — свой,
  У странников — свой посох.

  Человек, рождаясь на свет, плачет.
  Лицо его сморщено, как сушеная груша.

Ни звука, ни души...
  Давно не жду ни стука, ни звонка,
  я знаю: ты сошел с дистанции.

  Раньше всех проснулись дворники,
  заметают дворики.

  О.  Григорьевой с благодарностью за идею.
  Припадаю к Твоим ногам,
  раны Твои целуя.

Убежать, а куда?
  В чисто поле?
  Возвращаться, не любя,
  Не позволю.

  Разрешил одиночество,
  А зачем оно мне?

- Все, ребята, — сказал он, - баста:
  Отпускные в кармане, душа на месте,
  Завтра к матери еду, ясно?

Вернись...
  Я так устала ждать,
  А в ожиданьи слабость?

  Есть тайный миг любви,
  он, как роса, рождается внезапно.
  Из снов моих меня ты позови
  и разбуди сейчас — не завтра.

  Сегодня я проснулась раньше птиц,
  еще они не славили Творца.

Тик-так, тик-так...
  Дождик кап да кап:

Уйти, прикрыв тихонько дверь
  в рассвет, в день, без стен.

Запах листьев смородины,
  Подсолнух — у плетня,

  Бабье лето опоздало,
  Заплутало на Юру.

  Нe ищу утешенья в плаче,
  Не высказать горький ком,
  Не радует новое платье
  С длинным, как боль, рукавом.

  Совсем как в немом кино,
  Смысл понятен, а слово — тайна.

  1. Плакун-трава
  Солнца желтое око,
  неба синего шелк.

  Отказ от гражданства любимой страны
  отправлен по почте в посольство...

  Мы, как страницы из книги,
  на разных листах, не в паре.

  Сон умер, пять без десяти...
  светало... холод... холод... холод...

В алой косынке заката
  с глазами черного жемчуга —
  такой была когда-то
  одна из чеченских женщин.

  В моем страничном равновесии
  мне иногда ужасно весело:

  Дэмми  Мурр
  Не уходи, даже когда
  скудны тебе аплодисменты,
  а каннодивам, как всегда,
  вплетают в косы киноленты.

Игрушки между плюшевых подушек
  шептали, что скучают без игрушек,

  Это твои горы точат клыки на рассвете.
  Бёдра ущелий в растяжках — во тьме не  заметить.

  Лао Цзы где-то рядом вдали.
  В общей сложности путь простой,
  ведь движение в тысячу «ли»
  начинается под ступнёй.

  То, что несколько раз перевёрнуто,
  перевыверено и заверено,
  как затвор у виска передёрнуто,
  в эту осень пока не растеряно.

  Тихо растворились голубые тени
  В круговерти жизни вереницей дней.

За окнами стук метрономов дождя
  И мною обиженный ветер рыдает.

Мела айлавьюга, красиво и дерзко.
  Гармонию ночи спугнул телефон:

Прошлым сине-желтым летом
  Улетело детство птицей,

Я хочу, хочу покинуть зону
  Этих серых будничных домов,

  Я иду нарисованной улицей,
  И, прижавши гитару к груди,

  А на фото старинных как молоды все!
  Неминуемой смерти никто не боится.

  Был Ирод и была Иродиада,
  и Саломея, доченька, была.

Уют поет, как лживая сирена.
  Не надо воска, я не Одиссей.

  Брейгель. «Путь на Голгофу»
  Хотелось зрелищ. Наплевать на Сына.
  И толпы шли, не ведая беды.

Не пью я водку из стаканов,
  и пыль не вредна для меня.

  Я — робот. Умное изделие,
  играю в теннис. Хохочу.

  Продавали на рынке медали,
  шли за гривни с лотка ордена.

Памяти художника Анатолия Зверева
  Картины  А. Зверева продаются за десятки тысяч долларов.
  — Он лучший в мире рисовальщик, —
  сказал однажды Пикассо.

  Плачу о  том, что прошли мои лучшие годы.

  Н.Рубцов
Прошли мои лучшие годы,
прошли навсегда, навсегда.

  Сколько раз нам бессовестно врали!
  Говорили, что рай недалек.

  Вот так приходит озаренье:
  полночный гром, звенит окно,

Вокруг осеннее витало
  и с неба капала вода,